хулиганствующими франтами в публике — он доклада так и не кончил. На эстраду вступил поэт-имажинист С. Есенин и с самыми чудовищными кривляниями и уродствами прочел свои стихи. Соколов после него прерывающимся голосом завопил:
— Вот теперь вы видите превосходно, как Есенин ворует, да, ворует образы и содержанье и всё — у Клюева, у Орешина и у прочих поэтов. Он скоро умрет как поэт…
Есенин, нервными толчками поднимаясь на эстраду, более или менее спокойно говорит:
— У меня есть имя, литературный стаж и достоинство.
Размахивается, и звонкая пощечина оглашает зал. Публика орет, неистовствует. Скандал разгорелся вовсю. С чувством брезгливости мы вышли на свежий воздух из чудовищно-преступного дома, где таким скандальным апофеозом заканчивает свою роль буржуазия».
Мордобой в кафе даже стал темой обсуждения в Наркомпросе, заведующий музыкальным отделом которого Артур Лурье сделал доклад о литературной богеме, где в качестве характерного примера привел этот инцидент. Сергея Александровича в итоге исключили из числа президиума Всероссийского союза поэтов, что вряд ли убавило ему популярности.
Есенина, которого можно назвать главным аккумулятором богемной жизни своей эпохи, не стало в 1925 году. Не случайно, что вскоре закончился и «кафейный» период русской культуры. В конце концов писатели, актеры и художники отъелись, приоделись и приобрели солидный, полагающийся советским творческим деятелям вид, и начался «ресторанный» период. Есть дома им не полагалось, они ведь не рабочий люд.
Один из первых творческих ресторанов открылся в 1925 году в так называемом Доме Герцена (ныне здесь Литературный институт им. А. М. Горького), где с 1920 года поселилась Российская ассоциация пролетарских писателей. Ресторан этот теперь уж никогда не исчезнет в анналах истории, благодаря кушавшему здесь Михаилу Булгакову, запечатлевшему его меню и интерьер в романе «Мастер и Маргарита» (см. главу «Было дело в Грибоедове»). Что же касается писательской организации и ее алчных членов, то их Михаил Афанасьевич обессмертил в Массолите.
Остался ресторан и в архивах ГПУ, осведомители которого сообщали в начале 1926 года: «В Москве функционирует клуб литераторов “Дом Герцена” (Тверской бульвар, 25), где сейчас главным образом собирается литературная богема… и прочая накипь литературы. Там имеется буфет, после знакомства с коим и выявляются их антиобщественные инстинкты, так как, чувствуя себя в своем окружении, ребята распоясываются. Желательно выявить физиономию писателя М. Булгакова, автора сборника “Дьяволиада”, где повесть “Роковые яйца” обнаруживает его как типичного идеолога современной злопыхательствующей буржуазии».
Безалаберные и болтливые литераторы, которым как-то нужно было восполнять силы, потраченные в процессе поиска вдохновения и дальнейшего творчества, тратили на Тверском бульваре кровно заработанные гонорары, обнаруживая эти самые «антиобщественные инстинкты». Юрий Олеша вспоминал: «Прихожу в Дом Герцена часа в четыре. Деньги у меня водятся. Авторские за пьесу. Подхожу к буфету. Мне нравятся стаканчики, именуемые лафитниками. Такая посудинка особенно аппетитно наполняется водкой. Два рубля стоит. На буфете закуска. Кильки, сардинки, мисочка с картофельным салатом, маринованные грибы. Выпиваю стаканчик. Крякаю, даже как-то рукой взмахиваю. Съедаю гриб величиной в избу. Волшебно зелен лук. Отхожу. Сажусь к столу. Заказываю эскалоп. Собирается компания. Мне стаканчика достаточно. Я взбодрен. Я говорю: “Литература окончилась в 1931 году”». Литература окончилась — а водка осталась, что и спасло Олешу.
Ресторан Дома Герцена прославил его хлебосольный хозяин — метрдотель, звали которого Яков Данилович Розенталь, отличавшийся большущей бородой, как говорили, «бородищей, как у Черномора или Карабаса-Барабаса». Яков Розенталь послужил одним из прототипов Арчибальда Арчибальдовича, директора ресторана Дома Грибоедова, покинувшего его перед самым пожаром и стащившего с собой два ворованных балыка. Знавшие Розенталя лично подтверждают, что его портрет совпадает с образом Арчибальда Арчибальдовича: «Вышел на веранду черноглазый красавец с кинжальной бородой, во фраке и царственным взором окинул свои владения. Говорили, говорили мистики, что было время, когда красавец не носил фрака, а был опоясан широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукоятки пистолетов, а его волосы воронова крыла были повязаны алым шелком, и плыл в Карибском море под его командой бриг под черным гробовым флагом с адамовой головой». Последнее предложение скорее относится к бурной биографии Розенталя, служившего в Первую мировую войну интендантом.
С 1920-х годов к Розенталю прочно прилепится прозвище — «Борода». Образ бородача-ресторатора стал легендарным. Поэтому, стоило кому-либо произнести фразу «Идем к Бороде», и мгновенно все понимали, что идти надо туда, где в настоящее время он работал. А работал Борода исключительно в богемных ресторанах, призвание его было такое. Утесов рассказывал: «Он не только знал весь театральный мир, но и вкусы каждого, умел внушить, что здесь именно отдыхают, а не работают на реализацию плана по винам и закускам. Это — начиная с конца двадцатых годов».
Следующим местом службы Бороды стал ресторан Клуба театральных работников в Старопименовском переулке в доме кооператива «Труженик искусства», построенного в конце 1920-х годов — одного из первых подобных в Москве для артистов, музыкантов, художников. Кооператив, сохранившийся и по сей день, состоял из нескольких малоэтажных домов, в которых жили актеры Малого театра (плодовитая семья Рыжовых, Елена Гоголева), артисты Валерия Барсова, Владимир Хенкин, дирижер Александр Гаук, писатель Паустовский и многие другие. Гоголева, прослужившая в Малом театре 75 лет (всего она прожила 93 года), в это время была замужем за Всеволодом Аксеновым, известным советским чтецом (был такой популярнейший жанр — читать со сцены стихи и прозу). Они были председателями кооператива и часто приезжали на строительную площадку верхом на белых лошадях.
Создание Клуба театральных работников стало первой и удавшейся попыткой собрать под одной крышей московскую богему вне зависимости от видов искусств, которым служили ее представители. Клуб в Старопименовском появился на месте прежнего Кружка друзей культуры и искусства, где часто видели Валентина Катаева и Юрия Олешу, а также играли в карты на деньги. Инициативу создания клуба приписывают, естественно, Луначарскому (а кому же еще!), который говорил: «Сделайте настоящий советский артистический клуб, но клуб интересный, творческий, чтобы люди могли обмениваться мнениями, показывать свои работы. Такой клуб нужен всем как воздух! И делать это должны, конечно, сами деятели искусств. Вы доверьтесь им, доверьтесь, и все будет хорошо!..»
И доверились. 25 февраля 1930 года в подвал на открытие клуба съехалась вся творческая Москва — Качалов, Книппер-Чехова, Нежданова, Обухова, Собинов, Гельцер, Яблочкина, Михоэлс, Тарханов, Пров Садовский, Щукин, Рубен Симонов, Яншин, Образцов, Тенин, Рина Зеленая, Хмелев, Прудкин и многие другие (клубный зал вмещал сто человек). Председателем правления клуба назначили Феликса Кона, не имевшего к искусству никакого отношения чиновника Наркомпроса и главного редактора журнала «Мурзилка». Зато заместителями к нему пошли Иван Москвин и Валерия Барсова. Директором клуба стал Борис Филиппов из Ленинграда, которому в дальнейшем предстоит долго руководить еще и Центральным домом литераторов. На открытии клуба отметился Маяковский чтением поэмы «Во весь голос». Но более
